Сергей Масленников: «Приходится искать заказчиков и «продаваться за копейки»

– Сергей Иванович, вы получили грант Российского научного фонда на проведение исследований по камчатскому крабу. Какую цель вы преследуете?

– Получил грант коллектив ученых под руководством доктора биологических наук И. Ю. Долматова, куда вхожу и я. Также в него входят сотрудники научно-экспериментального участка марикультуры, который я курирую. Грант посвящен исследованию фундаментальных аспектов биологии ценных объектов аквакультуры и промысла. В том числе изучению биологии камчатского краба.

На самом деле весь мир борется с нестабильностью крабового промысла. Исторический уровень добычи краба в подзоне Приморья достигал 5 тыс. тонн, сегодня это сотни тонн. И если мы посмотрим на мировой рынок, то увидим, что предложение уже не удовлетворяет растущий спрос. Китай распробовал камчатского краба. Соответственно, его стало меньше на традиционных рынках Японии, Южной Кореи и Америки. Сейчас Чили и Аргентина начали вовсю продавать крабоида, который вылавливают в южном полушарии. Он очень похож на нашего камчатского краба, но это другой вид.

Камчатский краб, кроме России, добывают в водах Северной Америки, Норвегии, Японии, однако объемы не те, которые нужны Китаю. Из-за ограниченного предложения цены выросли, остро встала проблема рисков перелова. И на фоне всех этих процессов наши исследования как нельзя лучше вписываются в рыночную картину. Наша главная цель исследований по камчатскому крабу – изучение ранних стадий его развития, влияния факторов окружающей среды на выживаемость молоди. Этот вопрос до сих пор не изучен в должном объеме. Мальки – размером с энцефалитного клеща, водолаз их не найдет, драгой ловить не получится. В настоящий момент коллективом проведены успешные опыты по разработке и внедрению экспериментальной технологии получения малька японского мохнаторукого и камчатского краба. А перспектива внедрения результатов исследований – лучшее управление запасами.

– Ваш Центр аквакультуры чаще всего упоминается в связи с реализацией каких-то масштабных проектов. Вы готовите концепцию для НЗМУ, доказывая, что рядом с заводами можно выращивать гребешок и другие гидробионты, а на морской акватории так называемых памятников природы – заниматься марикультурой. Не все приветствуют такую позицию. Что скажете оппонентам?

– Во-первых, гребешок, и не только он, действительно, может жить рядом с такими заводами, как производство минеральных удобрений в Находке. Во-вторых, в бухте Экспедиции Хасанского района, за которую пришлось воевать с «защитниками дикой природы», незаконным выловом почти 30 лет занимались более 100 водолазов на постоянной основе. Выросло целое поколение, которое нигде не работало и жило этим промыслом. Естественно, были и так называемые бенефициары от нелегального промысла, пока туда не пришли марикультурщики.

Именно потеря доходов от этого промысла и привела к «активной позиции» против легального бизнеса. Было сорвано три попытки проведения аукционов по распределению участков марикультуры на акватории бухты Экспедиции, запущена грязная пиар-кампания. Надеюсь, все это позади. На акваторию зашел крупный бизнес, который кровно заинтересован в высокой урожайности морских плантаций. Посмотрим, как будут развиваться события дальше.

– В глазах обывателя марикультурщики, наверное, выглядят не лучше браконьеров. И когда общественности удалось отстоять лиман реки Раздольной, все вздохнули с облегчением.

– Маленький пример. Есть такая река Хуанхэ в Китае – «желтая река». В ней очень много глиняных частиц, это все равно что Раздольная в период паводков. В дельте «желтой реки» построили большой биотехнологический комплекс, так как все остальные места были заняты (сейчас марикультура в Китае конкурирует уже с пляжными и рекреационными зонами). Привлекли ученых, очистили дельту от загрязнений и организовали там бизнес по выращиванию иглокожих, которым в принципе нужна чистая морская вода. В итоге все довольны.

А в реке Раздольной сегодня существуют все условия для рационального хозяйствования. Тем более имеется многолетняя положительная практика. Ракушку корбикулу, которая там живет, течением выносит в море, где она погибает, так как не может жить в морской воде. Зачем терять такие ценные ресурсы, если они все равно пропадут? В то же время это очень ценный ресурс, добыча которого ведется рациональным способом больше десяти лет. И вся ситуация находится под контролем.

– На ВЭФ много говорили о синергии науки и бизнеса в инновационном научно-технологическом центре «Русский». Как думаете, почему этой синергии до сих пор не случилось? Где те ученые, которые способны двигать научные идеи в рыночную экономику? И где тот бизнес, который знает, как от пилотного образца перейти к реальному производству?

– Бизнес в основном использует ученых, в лучшем случае в качестве консультантов, для оценки рисков. Финансировать рискованные технологические исследования ему, как правило, уже не интересно. О вложениях частного капитала в науку можно говорить, когда есть государственная поддержка и точное понимание, что деньги вернутся.

То есть если риски высокие – вкладывается государство. Сельское хозяйство начали поддерживать огромными грантами – и вот уже Россия в Китай рис продает, а в Южную Америку – мясо. Хотя, казалось бы, давно ли посол США в России Александр Вершбоу громко возмущался запретом на импорт «ножек Буша» в Россию. То есть «мы изобрели супер-пупер-штуку и вывели ее на рынок» – это так не работает.

– Выходит, условных «айфонов» во Владивостоке изобретать не будут.

– Научный процесс выглядит несколько иначе: не «айфоны» изобретают, а сначала изучают физику твердого тела и на основании этого делают процессоры. Вот прекрасная новость – «российский разработчик создаст три мобильных процессора для смартфонов, систем искусственного интеллекта и устройств Интернета вещей». Выпуском чипов займется тайваньская компания. Почему тайваньская? Потому что кадры для такого производства нужно выращивать 40 лет. Тайвань, маленькое островное государство, их вырастил и сейчас строит фабрики по производству процессоров. Заказчики продукции этих фабрик – американцы, корейцы, китайцы (и мы где-то прислонились) – выстроились в очередь.

Подобное разделение труда естественно в глобальном мире, и замечательно, что Россия занялась разработкой процессоров. Но ключевое здесь – кадры. Нам тоже нужно их выращивать для своих задач. Российской науке катастрофически не хватает научных групп, специалистов. Пересчитать научные группы по крабу можно на пальцах одной руки.

Вот вы спрашиваете про синергию бизнеса и науки. Хороший пример – древний город Яньтай в провинции Шаньдун, где на марикультуре зарабатывают миллиарды долларов. В Шаньдуне научились выращивать несколько сортов устриц, в том числе стерильную, которая очень быстро растет, меньше болеет и отличается повышенным содержанием «вкусного сахара» гликогена. Только на трепанге провинция зарабатывает порядка 4 млрд долларов ежегодно.

Данный пример показывает, какого эффекта можно добиться там, где не просто дают деньги ученым, а занимаются именно подготовкой кадров. Готовить научные кадры – все равно что выращивать фруктовый сад. Вот он растет 20–30 лет и начинает давать плоды. Легко вырубить деревья. Только потом 30 лет придется ждать следующего урожая.

– Молодежь сегодня не проявляет интереса к науке?

– Проявляет, но ее нужно стимулировать. Одна из целей наших научных исследований в рамках гранта РНФ – как раз вырастить молодое поколение ученых, чтобы работали научные коллективы. И я считаю, что морской биологии необходимо уделять самое пристальное внимание, потому что в робототехнике, например, кадровый вопрос не стоит так остро. Математиков в Приморье хватает. А квалифицированных морских биологов вузы готовят крайне мало, хотя мы живем на море, причем самом продуктивном в плане марикультуры. Индустриальная поддержка бизнеса может сыграть здесь значительную роль, но для подготовки молодых специалистов, а тем более закрепления их на местах, необходимы гораздо более серьезные меры.

– Какие именно?

– Прежде всего, закрыть жилищный вопрос. В советское время «Академстрой» решал эту проблему. Сегодня государственная политика непоследовательна – сначала предлагают ученым деньги на жилье, потом жилищные сертификаты. Потом сертификаты дают только тем, кто защитился до 35 лет, наконец, программу закрывают. Плюс зарплаты. Они должны быть адекватно высокими, чтобы новые кадры приходили в науку.

– Сергей Иванович, у вас на столе стоит статуэтка Шивы. Это что-нибудь означает?

– Я привез ее с Бали. Просто понравилась. В сегодняшних реалиях и самому приходится быть таким многоруким Шивой: искать заказчиков и «продаваться за копейки». Наверное, это все равно что режиссер снимал бы кино и подрабатывал съемкой клипов. А фундаментальная наука работает именно так. Говорить, как будет в будущем, я не могу. Повестка ВЭФ звучит обнадеживающе, а время покажет. У людей должен быть «свет в окошке», хотя бы нарисованный, как в каморке папы Карло на стене был нарисован очаг, который Буратино проткнул носом. Хорошая, кстати, сказка. Настолько хорошая, что ее можно читать детям.

«Конкурент»

Комментарии